Запахи Туниса
Запахи Туниса...
Запахи — самая сильная «привязка» памяти. Бывает, забудешь какое-нибудь событие, казалось бы, напрочь, как вдруг легонько повеет тем самым ароматом: знакомые духи или кофе с кардамоном — и сразу дремлющее в дальнем уголке души воспоминание пробудится, вынет из-под мышки фотоальбом с пожелтевшими фотографиями и услужливо раскроет его на нужной странице: ведь ты же помнишь, что все было именно так?
Приеду зимой в Москву, но и там Тунис не оставляет меня. Паркет в зале Чайковского пахнет точь-в-точь, как в старых французских особняках на главной улице столицы — проспекте Хабиба Бургибы. Из пекарни супермаркета доносится запах свежих багетов — совсем как из старейшей Boulangerie de Hammamet, лично купить хлеб в которой почитают за честь даже владельцы миллионных вилл в марине Ясмин-Хаммамета. Жухлая листва, еще не успевшая покрыться снегом, благоухает в точности как осенний бульвар в Бизерте, самом колониальном городе Туниса, центр которого засажен тополями и каштанами, а уютный запах старого шерстяного ковра — прабабушкиного наследства — будит воспоминания о зябких февральских утрах, когда пастухи, кутаясь в бурнусы, гонят овечьи стада на пастбища.
Запахи моря, 
специй и плодов
Запахи Туниса, словно толпа беспокойных, нетерпеливых, но трогательных родственников, поджидают гостя еще на трапе самолета. Как только экипаж откроет дверь, они немедленно врываются в салон, торопясь и обгоняя друг друга. Первыми несутся взбудораженные сорванцы: щекочущий ноздри запах озер для выпаривания соли, что окружают аэропорт Монастира, и чуть более «взрослый», но такой же непоседливый аромат моря, расположенного всего в паре сотен метров от стоянки лайнера. Затем следуют степенные и сдержанные старшие: окутает запах скошенной травы с характерным тунисским привкусом — это попали под серп крестьянина заросли аниса; торопливо чмокнет нотка цветущего жасмина, прошествует эксцентричный аромат благовоний «бхура».
И наконец, на площадке трапа встретит королева процессии — дородная, любвеобильная и яркая Мама-Африка. В этом запахе смешались тысячи компонентов: жара, влажность, пыль красной земли, сушь сахарского песка, тысячи километров пустынь, плато, вулканов и «лунных» гор, туда, к югу, до самого мыса Доброй Надежды. И пусть до Европы отсюда всего двести километров, кажется, что за спиной — только обернись — горизонт застлан стадами гну, прорубаясь с мачете сквозь джунгли, идут друг другу навстречу Стенли и Ливингстон, а недвижная гладь великих озер уже которое тысячелетие отражает ватные облака, родившиеся где-то над макушкой Килиманджаро.
Огорошив дорогого гостя своим числом и экзотичностью, тунисские ароматы вовсе не собираются дать ему отдых. По утрам ноздри щекочет едкий запах пережженного оливкового жмыха, на который туристы грешат разными нехорошими предположениями — коровник, дескать, неподалеку. Под солнечными лучами начинают благоухать цитрусовые сады: ветер доносит сладкий аромат флердоранжа, такой утонченный и волнительный — самые изысканные духи не сравнятся! Ближе к полудню в борьбу за носы вступают пекари: пахнут французские багеты и булки, лепешки «табуны» и «трабелси» (родом из ливийского Триполи), крестьянские караваи и молочные плюшки. Потом наступает сиеста, когда сквозь закрытые ставни в затемненную комнату проникают запахи жаркой земли, нагретой солнцем листвы и дрожащего марева моря. Под вечер старые кварталы наполняются ароматами кальянного дыма, свежесрезанной мяты — ее целыми охапками кладут в чай — и букетиков жасмина, которые тунисцы вставляют за ухо: и руки свободны, и пахнет совсем рядом с носом. А утром хоровод снова повторится — пока однажды тунисские запахи не шепнут: «Тебе пора. Но мы всегда будем напоминать о себе. Пока ты не вернешься.»
