Нетипичная Турция
Продавцы ковров — самые общительные люди на свете. И даже среди них Али был чемпионом. Каждый день он вставал на нашем пути к пляжу — а как иначе, если гостиничка находилась в центре Кемера, и дорога была лишь одна. Устав отбиваться фразами на европейских языках, я все-таки сдался и зашел в его магазин. Али оказался солдатом на побывке, его часть воевала с курдами где-то под Диярбакиром: «дембельские» фото были предъявлены немедленно. Со мной было сложнее. Али никак не мог понять, на каком языке я общаюсь с семьей. То, что мы приехали с финской группой, знал уже весь городок. Но даже когда я начал цитировать первые строфы из «Евгения Онегина» ясности не наступило. «А! — внезапно догадался Али. — Ты из Югославии!» Шла осень 1992.
Спустя 17 лет я вновь оказался в Кемере, смутно надеясь, что где-то на перекрестке обнаружу табличку «Здесь был первый российский турист в нашем городе». Но не нашел даже ковровых магазинов — вся улица продавала часы с брильянтами, а по тротуару сплошным потоком шли нынешние хозяева побережья, и по их речи можно было изучать географию России. В гостинице давали однообразную еду, аниматоры шастали по пляжу, как лисицы у стаи гусей. «На-на» из близкой дискотеки пробивала наглухо зашторенные окна. И я закрыл для себя курортную Турцию. Чтобы открыть настоящую.
Проще всего добраться сюда самолетом от Стамбула до Кайсери. Если заказать гостиницу, вас встретит микроавтобус. Если не позвонить туда и не напомнить о себе — придется ехать 100 км на такси. Под указателем на «Нигде» повернуть направо. Все, мы на другой планете, в Каппадокии.
И хотя я стремился сюда именно за этим ощущением вневременности, нереальности, поразило меня другое. Да, Каппадокия дала христианскому миру больше святых, чем любой другой древний край. Да, здесь самой природой созданы стены и шпили первых монастырей. Люди превращали податливые холмы в города-муравейники, а если приближался враг — уходили в многоэтажные подземные поселения. И сегодня можно поселиться в гостинице, вырубленной внутри скалы, почувствовав себя почти пещерным человеком.
Но главное — здесь никто не продавал мне ковры. Ресторанные зазывалы не подстерегали на каждом углу. Да и сами ресторанчики — во дворах домов, с бабушкой в роли шеф-повара и внуками-официантами — располагали скорее к наслаждению домашней едой и неспешной беседой с гостеприимными хозяевами. Хозяйка гостиницы, позабывшая про наш приезд, разве что под землю не провалилась от раскаяния — и не взяла денег за один день, и каждый вечер выкладывала в нашем камине конструкцию из хвороста: поднеси спичку — и в пещере уют! И самое удивительное — за три дня в Каппадокии я встретил новозеландцев, бразильцев и даже пару жителей Макао — но ни одного соотечественника. Словно и не в Турции вовсе.
Впрочем, все же в Турции. В заповеднике Гереме к нам обратился молодой турок: «Извините, вы что, по-русски говорите?» Открытое лицо парня могло принадлежать продавцу чего угодно, вплоть до таймшера, к тому же он перешел с ломаного русского на приличный немецкий. «Просто я не ожидал здесь русских встретить, да вы на них и не похожи». Я почувствовал легкую обиду за свою страну. «У меня жена из Риги, да вот же она, а это мой брат с семьей!» Через минуту мы сидели за столом, куча детей смотрела на нас, разинув рты, а официант все носил и носил — кофе, мороженое, соки. Мы не успели обсудить и половины мировых проблем, как стало темнеть. Я попытался заплатить, но молчавшая до этого момента рижанка Сюзанна только улыбнулась: «Бесполезно. Вы же в Турции!»
